Начиная с первого года жизни мы воспринимаем себя не иначе как через сеть социальных связей, будучи членами различных социальных групп [27]. Уникальные взаимодействия между нами и другими членами группы являются основой всех групповых процессов. Вопрос о взаимосвязи групповой структуры и индивидуальных характеристик каждого из членов группы, или дилемма взаимосвязи социального и индивидуального, был поставлен с самого начала изучения проблем малой группы. Еще Б. Такман [26], исследуя однородные группы, обнаружил, что степень иерархии групповых связей обратно пропорциональна уровню когнитивной сложности членов группы: чем когнитивно более сложные члены групп, тем в большей степени группы тяготеют к горизонтальным связям. Чуть позже Дж. Аронофф и соавт. [11] установили, что иерархическая групповая структура связана с групповой потребностью в безопасности. Если же члены группы стремятся к уважению, в их группе будут преобладать горизонтальные связи. Как видно из примеров, первым параметром анализа социальных сетей выступила степень центральности социальных связей: в случае жесткой иерархии центральность высокая, тогда как в случае преобладания горизонтальных отношений уровень центральности минимальный. В других, более поздних, исследованиях в анализ также была включена частота коммуникаций, вычисляющаяся как плотность: в группах, члены которых часто общаются друг с другом, плотность высокая; если отношения дистанцированные и редкие, плотность будет минимальной. Было обнаружено [25], что плотность сети положительно связана с ощущением безопасности. А значение центральности было различным в зависимости от характера групп: формальных (рабочих групп с преобладанием деловых, безэмоциональных отношений) или групп друзей (с выраженными эмоциональными связями). Оказалось, что центральность коммуникационной сети имеет отрицательную взаимосвязь с безопасностью и благоприятным психологическим микроклиматом в случае формальных отношений, тогда как центральность сети дружеских отношений имеет положительную связь с безопасностью [25; 30].

Эти различия обусловлены следующим механизмом: высокая центральность отражает участие ограниченного количества человек в ценностном обмене с группой, что приводит к преобладанию межличностных отношений вместо групповых. В случае децентрации количество человек, участвующих в ценностном обмене с группой, больше, что формирует атмосферу открытости и доверия, когда речь идет о деловых отношениях. В случае дружеских отношений центральность отражает процесс лидерства и свидетельствует о переходе функционирования с диадного на групповой уровень, что соответствует большей интеграции и сплоченности [5]. Именно поэтому высокая центральность в сетях друзей отражает высокую аффективную вовлеченность большинства членов группы в групповые процессы [29]. В подтверждение этого предположения выступают положительные корреляции центральности и плотности с групповой идентичностью в группах спортсменов [17].

Выбор потребности в безопасности как основного параметра групповой динамики имеет вполне логичное обоснование. Базовая потребность в личностной безопасности, обусловленная, согласно Р. Лэнгу [6], удовлетворением потребности в автономии и целостной эго-идентичности, находится под угрозой в случае попадания человека в группу: собственная автономия ограничивается групповыми нормами, а идентичность с группой размывает целостность эго-идентичности [16]. Причем логично предположить, что чем теснее групповые связи и интенсивней обмен, тем большее давление испытывает на себе наша потребность в автономии и переживание эго-идентичности и, следовательно, выше групповая тревожность [2]. У. Бион описал три возможные стратегии группы для уменьшения группового напряжения и предотвращения распада группы [13]: функционирование на диадном уровне и подавление разрушающих сил, делегирование ответственности за групповую безопасность лидеру и «изобретение» внешнего врага для отвода напряжения вовне группы. Возможен также отвод напряжения и на члена группы [7]. Этот механизм описан Р. Жираром как замещающее жертвоприношение [3] и соответствует феноменологии травли.