Методологический фундамент междисциплинарных исследований взаимодействия индивидуального развития, семейной истории и исторических процессов заложен в 20–30-е годы прошлого века в рамках культурно-исторического подхода в исследовании психики и французской социологической школы (Л. С. Выготский, M. Halbwachs). А. А. Кроник и Р. А. Ахмеров, рассматривая перспективы психогенеалогии как новой науки, формирующейся с конца 80-х гг. прошлого века и изучающей переживания человека в процессе получения информации об истории семьи, отметили вклад отечественных ученых Л. С. Выготского и Б. Ф. Поршнева, которые «пытались у нас превратить психологию в историю, а историю в психологию», открывая «психологические орудия в истории человечества», роль взаимодействия «…“мы” и “они” в объяснении исторических процессов» [7, с. 31].

Зарубежные исследователи также отмечают, что на рубеже XX–XXI вв. феномен прошлого перестал быть специализированной областью изучения историков, а память и прошлое внезапно оказались в повседневной жизни [17]. С 2000-х годов становятся актуальными практически забытые работы 20–30-х годов ХХ в. Мориса Хальбвакса, разработавшего концепцию коллективной памяти и показавшего влияние коллективных воспоминаний на социальную идентичность личности. Хальбвакс утверждал, что на протяжении эпох именно общие убеждения группы и ее коллективный опыт формируют значение индивидуальных воспоминаний, а не наоборот [4; 5; 15]. Представление Хальбвакса о памяти, о том, как человек понимает и реконструирует прошлое, неразрывно от коллектива и социальных рамок, в которых развивается личность. Каждая собранная песчинка, каждое воспоминание будет иметь определенное влияние, прямое или косвенное, на человека [15]. Недавние психологические и социологические исследования передачи исторических воспоминаний из поколения в поколение показали влияние сложной системы исторического, политического и социального контекстов на представление о прошлом и роль активности личности в понимании верований и представлений о прошлом [8; 14; 16; 20].

Частный случай семейной памяти действует как фильтр для понимания личностью официальной (публичной) истории и живой (или частной, интимной) истории. Семьи выполняют работу по сохранению памяти различных социальных контекстов, ибо помнят люди, а не группы, к которым они принадлежат, вес этих конкретных воспоминаний влияет на то, как история и общество представляют прошлое [15]. Тексты воспоминаний (письменные и устные, официальные и личные) создаются, передаются во многих различных контекстах, но как отмечает A. Kuhn, возможно, именно семья обеспечивает модель для любых коллективных воспоминаний. Повседневное историческое сознание и коллективная память пересекается с рассказами о прошлом, которое попадает во временной интервал воспоминаний наших родителей, бабушек и дедушек [18]. Часто сталкивая нас «…с острыми нравственными проблемами: чьи продолжить традиции, с кем и в какой мере идентифицироваться, какие уроки извлечь из жизни предшествующих поколений, какие из них передать будущим поколениям» [7, с. 41]. Факты истории семьи, которые открываются человеку, часто сопровождаются сильными эмоциями, т. к. параллельно может идти процесс развенчивания семейного мифа, который, в свою очередь, мог создаваться специально для сокрытия негативных или опасных сведений о членах семьи [14].

Таким образом, нет никаких оснований, чтобы не согласиться с мнением, что «почти каждый новый факт, узнаваемый человеком о своей семейной истории, создает толчок нравственному и личностному росту» [7, с. 41].