Обращаясь к педагогическому прошлому, мы выявляем первоосновы обучения и воспитания человека определенного времени, сословия и т. д., шире — осмысляем становление воспитания как социального явления. Познавая прошлое педагогической мысли, мы не просто открываем неизвестное или забытое старое, мы запечатлеваем его в педагогической памяти в форме идей, концепций, теорий воспитания и обучения, знание о которых — важная часть педагогической культуры, культуры современного педагогического мышления.

В ходе интерпретации прошлого мы «заглядываем» в отдаленные от нас отрезки времени, которое не обнаружит в себе «ни грана ценностности» [9, с. 73], если предстает перед человеком в качестве материальной формы бытия. Время как материальная форма бытия не наделяется культурными, художественными, нравственными ценностями. Но как только мы начинаем рассматривать время, как подчеркивает М. С. Каган, «не само по себе и не в его отношении к органам его оптико-аудиально-тактильного восприятия человека, а в его отношении к человеку как субъекту, оно мгновенно само становится субъективированным, то есть приобретает ценностную значимость для субъекта» [там же]. Ценностная значимость конкретного прошедшего отрезка времени, его ценность для человека, становится понятной после осмысления заключенных в текстах и свидетельствах идей, взглядов мыслителей и философов прошлого по конкретным проблемам. Ценность определенного отрезка времени в прошлом состоит в том, что оно является непреходящим в бытии человечества. Как непреходящее время уже не требует доказательства своего значения. Это означает, что ценность времени интеллигибельна. «Ценность, — пишет Д. Гильдебранд, — делает излишним любой вопрос о причинах ее значимости. Это относится в первую очередь к общему понятию ценности, или значимого самого по себе» [4, с. 129]. А обладает время значением ценности только тогда, когда оно рассматривается в отношении к человеку, его мотивам, действиям, поступкам, взглядам и т. д.

Более того, как подчеркивает М. С. Каган, «в аксиосфере культуры время вообще уже не является четвертым пространственным измерением — его ценностные свойства существенно отличны от ценностного осмысления пространства, потому что время приобретает в аксиосфере экзистенциальное значение» [9, с. 76].

Во времени утверждается длительность имеющих экзистенциальное значение непреходящих в бытии человечества нравственных, художественных, эстетических, религиозных, социально-политических ценностей, которые и составляют ценности культуры, длительность передаваемых от поколения к поколению трудов мыслителей прошлого, содержащих идеи о бытии, мире и его происхождении, познании, душе, об обществе, о морали и др., — результаты творческих усилий по превращению мира в культуру. «Мир без культуры, — пишет В. Н. Муравьев, — есть мир, в котором нет этих результатов человеческой деятельности. Мир, с включенной в него культурой, или, вернее, мир, превращаемый в некую культуру, есть мир с отпечатком на нем творческого усилия человека» [15, с. 108]. При этом, как замечает М. С. Каган, «для каждой части человечества и для каждого индивида ценностью может обладать и преходящее, временное, мгновение, которое хочется остановить, когда оно прекрасно, то есть превратить временное в вечное» [9, с. 76].

В ходе обращения к педагогическому прошлому мы как бы ловим его миг и на мгновение останавливаем время. «Едва я миг отдельный возвеличу, Вскричав: “Мгновение, повремени!”» [3, с. 185]. «Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени!» [там же, с. 610].