Всего лишь 20 лет назад М. Кастельс высказал предположение о том, что в «…в информационном обществе власть становится вписанной на фундаментальном уровне в культурные коды, посредством которых люди и институты представляют жизнь и принимают решения, включая политические решения… Культурные сражения суть битвы за власть в информационную эпоху… за возможность предписывать поведение» [18, с. 302–303], и вот сегодня его идеи нашли полное подтверждение в тенденциях трансформации организационной культуры российских социальных институтов, подвергающихся системной информационно-культурной интервенции, особенно заметной в условиях изменений постмодернового технологического уклада и постковидной социальной реальности. Так, в результате целевого и системного социально-психологического воздействия на организационную культуру органов внутренних дел (ОВД) России в ней усиливаются процессы: поляризации мировоззрения, изменения реальной картины мира полицейских и их представлений о будущем [5]; трансформации ценностных регуляторов поведенческих норм у управленческой элиты ОВД [11] наряду с отсутствием позитивной динамики в отношении нравственности как регулятора поведенческих норм служебной деятельности сотрудников [10].

Выявленная динамика трансформации ядра организационной культуры ОВД свидетельствует не столько о ее углубляющемся кризисе [10] на фоне очевидной тенденции к обострению глубинного культурно-цивилизационного различия между Россией и так называемым коллективным Западом с его стремлением к глубокой трансформации организационно-культурного ядра российских социальных институтов для возможности тотально предписывать поведение их сотрудникам, сколько об отсутствии у части российской правящей и управленческой элиты, ориентированной на обретение национального суверенитета, необходимого уровня контроля над механизмами управления организационной культурой ОВД, в то время как только абсолютный контроль механизмов управления организационной культурой социальных институтов позволяет «мобилизовывать любые силы, капиталы, информационные потоки» [20, с. 99], программировать доминирование определенных потребностей, убеждений и установок у различных социальных групп для формирования у объекта воздействия привлекательных «картин мира», необходимых ценностей, мировоззрения, поведенческих стереотипов и т. д. Примечательно, что обладание такой властью для субъекта управления предполагает неразделимость контроля политических, социально-психологических и экономических ресурсов [27].

Вместе с тем существующие классификации механизмов управления организационной культурой [7; 16; 21; 24; 25; 29; 36 и др.] указывают в качестве их субъекта, как правило, либо руководителей и акционеров, либо лидеров предприятий. Однако субъекты организационной власти, обладающие таким административно-социальным статусом, априори не способны обеспечить необходимую полноту контроля социально-психологических и экономических механизмов управления организационной культурой таких социальных институтов, как Министерство внутренних дел (МВД) России. Полагаем, что данная научная позиция является тем самым неверно подобранным ключом к основам управления социальными институтами, так как по Э. Шейну [36] многие программы преобразований потерпели крах именно потому, что субъект организационной власти контролировал лишь часть механизмов управления организационной культурой.

В то же время вне фокуса научного внимания остается элита — большая и уникальная социальная группа, обладающая таким уровнем контроля над системой управления и ее основным ресурсом, которым, как правило, не обладает управляемое ею большинство, а именно контролем информации [14]. О ключевой значимости данного ресурса для реализации власти еще в середине XX в. предупреждал Г. Моска [33], утверждая, что только в случае обретения полного контроля транслируемой информации социальная группа может претендовать на роль субъекта управления социальными системами, а В. Парето [34], указывая на информацию как ресурс власти, обращал внимание, что она используется элитой как узурпированный когнитивный инструментарий, чтобы формировать в обществе выгодные ей представления о реальности «картины мира» прошлого и будущего, используя «некомпетентность масс» [34, p. 113].

Несмотря на принципиальную важность данных постулатов, в настоящее время элита не рассматривается как групповой субъект управления организационной культурой российских социальных институтов, а существующие классификации продолжают оставаться на уровне достаточно спорных представлений о субъектах организационной власти, осуществляющих управление, но не обладающих для этого необходимым контролем над ресурсами. Так же парадоксально игнорируется важное замечание Э. Шейна [36] о том, что условием системного применения механизмов управления организационной культурой является их полный контроль. Только с учетом этого условия субъекты организационной власти успешно насаждают свойственные им представления и таким образом создают желаемые культуры.