В последние десятилетия наблюдается увеличение спроса со стороны практики на наукоемкие модели социальной и медицинской работы, которые могли бы учитывать духовное измерение качества жизни человека. Это соотносится с тенденцией, наблюдаемой в научных трудах отечественных психологов, в которых все громче звучит императив о возвращении проблематики души в исследовательское поле психологии [5; 6; 17; 52]. Б. С. Братусь [6], обозревая исторический смысл отказа от употребления понятия «душа» в пользу «психики», отмечает изначальную вынужденность данного условия в силу необходимости вхождения психологии в ряд научных дисциплин, что требовало на тот момент уподобления естественно-научным областям и отказа от метафизических категорий. Автор подчеркивает, что подобная постановка естественно-научного метода во главу угла психологической науки привела к «снижению вертикали бытия» и ситуации «последовательного вынесения за скобки вышележащих смыслозадающих уровней» [там же, с. 125]. В результате подобной методологической редукции значительный пласт феноменов, относящихся к духовной стороне жизни, был изгнан из психологической науки и признан предметом эзотерических, религиозных или теологических изысканий.

Дальнейшее вхождение психологической дисциплины в эпоху неклассической и постнеклассической науки способствовало пересмотру старых «методологических привычек», в том числе и в отношении духовных феноменов, о чем свидетельствует развернувшаяся в 2007 г. дискуссия в журнале «Психология. Журнал Высшей школы экономики». В рамках дискуссии было выпущено по меньшей мере 10 статей, в которых предложено несколько путей интеграции психологии и духовности — от полного слияния православной антропологии с психологической наукой [34] до полного разведения параллелей духовности и научной парадигмы [22]. Д. А. Леонтьев в ответной статье «Кесарю кесарево» [31], ссылаясь на В. Франкла, предостерегает: «…религиозные категории не должны входить в структуру психологического объяснения и помощи» [там же, с. 60], они могут быть предметом, но не «почвой», поскольку религия представляет собой иной тип познания и иную форму помощи. На наш взгляд, духовные феномены и духовный опыт могут и должны входить в предмет психологии, однако для этого требуется разобраться с тем, на какой методологической почве они должны укорениться.

Одной из возможностей для анализа духовных и религиозных феноменов предлагается синергетическая парадигма [10]. Сюда же косвенно можно отнести и идеи Д. А. Леонтьева [30], согласно которым духовность представляет собой высший уровень саморегуляции личности, ключевой экзистенциальный элемент наряду со свободой и ответственностью. Экзистенциально-смысловая регуляция [21] предполагает, что личность, способная к регуляции на этом уровне, характеризуется открытостью, способностью к самотрансформации и подлинному диалогу. Подобные идеи можно встретить и в работах В. Франкла [45], который в качестве одного из измерений в своей модели человека представлял ноэтические процессы, отражающие духовные феномены бытия, тесно связанные со смысловой сферой.